По-человечески непросто подвести под четкую дефиницию чувство влюбленности у этой больной, представляющей интересный клинический случай, - для отнесения его к категории любовного бреда ему недостает некоторых других характерных черт. И все же мы вынуждены это сделать, коль скоро это чувство предшествует манифесту болезни, плотно спаяно с каждым его обострением, переплетается со всей бредовой конструкцией, а в периоды лекарственной стабилизации исчезает вовсе.

Разлука с женихом становится той самой «ситуацией изначальной недостачи и поиска», которая опосредует и направляет всю инициационную схему - посвящение в Игру. Брак с любимым ожидается пациенткой как главный «приз» за возложенное на нее свыше испытание «судейской миссией». Но поскольку «чуда» не происходит, она начинает относиться к своему выполнению трудной задачи как к неправильному, полному ошибок (неправильно судила); развивается вторичная депрессия (в рамках параноидно-депрессивного, а не аффективно-параноидного, как могло бы показаться, механизма) с идеями самоуничижения, самоубийства или ухода от мира.

Таким образом, фиксация на одном эротически значимом объекте, неспособность перенацелиться на другие «приобретения» приводят к тому, что сценарий «неудачного испытания» повторяется снова и снова. В суицидах для Т. видится шанс начать новую жизнь с новыми попытками завоевания цели.

Как это и свойственно эволюционно новым синдромам, инициационная схема у Т. не обременена архаическими подробностями. Для нас ее узнавание облегчается тем, что больная сама оперирует понятиями Игры, испытания, противопоставлением «посвященных» ей, «непосвященной». То, что ее психотическая структура не является продуктом произвольного фантазирования, сложившегося под впечатлением неоязыческого учения Лазарева, доказывает следующее. Покровители ее инициации - новые родители, и она сама отождествляются ею с представителями одной и той же мифической реальности — инопланетянами.

Это согласуется с законами архаикоритуальной сопричастности, предполагавшими тотемное единство для всей иерархии рода: верховного божества, умерших предков, часто самих патронов, а также неофита.

В синдроме Т. сложно вычленить психические автоматизмы. Пациентка отрицает какие бы то ни было «голоса, звучание или вложенность» мыслей, но логика развития ее бредового сюжета подсказывает, что ощущений «ведомости свыше» при «выполнении миссии, посланной инопланетянами», просто не могло не быть. Бредовые «озарения» в виде вдруг «открывшегося» знания прошлых жизней, «узнавания» спутников по прошлым жизням и «настоящих родителей», неизвестно откуда появившегося понимания того, что нужно делать для того, чтобы войти в игру, если еще не являются частью идеаторного автоматизма, то по крайней мере приближаются к его кругу (если, конечно, мы не имеем дело с искусной диссимуляцией, за которой скрываются настоящие автоматизмы).

Хотя психопатология Т. и повторяет стадии острого чувственного бреда (бред инсценировки, чужих родителей, высокого происхождения, особой миссии), ее все же нельзя полностью уложить в категории последнего, поскольку в ней очень коротки периоды остроты, аффективной насыщенности, нет динамизма развития, а бредопостроения во многом носят характер интерпретативных. Кроме того, поведение пациентки в болезненном состоянии не было дезорганизованным: она контактировала со многими людьми, формально выполняла служебные обязанности, посещала психотерапевтическую группу.

Бред Т. заключает в себе сюжетную линию тотемного брака: она - инопланетянка, а тот, с кем она рассталась, — земной человек. Переживание разлуки облегчается мифической неравностью их происхождения, необходимостью преодоления этой разности путем испытания в более низком тотемном мире потенциального супруга - на Земле с тем, чтобы потом соединиться с ним раз и навсегда.

- Обратно в раздел "Психиатрия и психология"