Строго говоря, определить исчерпывающим образом ведущий синдром в этой картине весьма сложно. Существуют варианты шизофрении, которые по своей симптоматике занимают как бы промежуточное положение между ее двумя крепелиновскими разновидностями. Это в полной мере относится и к заболеванию А., представляющему собой нечто среднее между простой неврозоподобной формой и параноидной. Неврозоподобные (сенестопато-ипохондрические, обсессивно-фобические, компульсивные) и деперсонализационно-дереализационные расстройства, которыми дебютировала болезнь А., красной нитью проходят через все этапы его синдромокинеза, подвергаясь очень медленному видоизменению. Патология бредового спектра тонко инкрустирована в этот неврозоподобный массив и как бы мимикрирует с его фоном Лучше разглядеть ее помогает историогенетический анализ

16-летний А. заболел после нарушения наложенного на профессиональных спортсменов запрета (он принимал анаболики), что влечет за собой «наказание болезнью». Проживание этой особой «болезни» (страшного невроза) структурируется по схеме инициации: пациент попадает в ситуацию социальной изоляции, которая создана вокруг него искусственно воздвигнутой стеной из намеков, особых смыслов и значений, ему не понятных, но понятных взрослым и авторитетным медикам. К пониманию этого скрытого языка он все время стремится прийти Он стоически претерпевает страшные муки - физические, напоминающие «омертвение» тела (оно «как не свое»), «варку» неофита в древних ритуалах («нервная система ныла, горела, как будто огненный нарыв... или электрическая спираль, накаленная в голове»), и душевные (лиссофобия) Его тревога достигает степени вселенского страха перед уничтожением своего «Я» и всего мира

Связанные с нарастающей аффективно-бредовой дереализацией ощущения и навязчивые вопросы («Неужели все это будет через 10 лет?») отражают эсхатологическое мировосприятие и хроновосприятие человека, в котором факт видимой реальности подвергается сомнению в контексте ее надвигающегося крушения и смешения времен, переживания ее уже как небытия или, точнее, как странного и смутно осознаваемого инобытия («чувство измененности окружающего мира..., дома какие-то приземистые»). Перед пациентом стоят архитрудные задачи: его мучают размышления о том, как человек мыслит и говорит, какой смысл вкладывает в слова, а также мысли об устройстве мира.

Его испытания сродни блужданию путника в лабиринте («попал в тупик»). Пройдет немало лет, прежде чем он проникнет в суть вещей. Сменяющиеся один за другим лечащие врачи оказываются в роли помощников и учителей, они посвящают его в специфический язык его болезни, ее терминология, как вербальная магия, дает ему долгожданное чувство некоторой власти над болезнью. Пациент ведет себя, как дотошный и пытливый ученик. Но самый интересный феномен А., касающийся его фантазий о посвятителях, порожден его псевдогаллюцинаторными псевдовоспоминаниями. Именно в них создается образ главного патрона инициации в лице бывшего его тренера: тот знает механизм его болезни, учит психотехнике ее преодоления, назначает уникальные лекарства.

Больной находится с ним, бессменным проводником в его мытарствах, как бы в постоянном мысленном контакте-диалоге Познание и преодоление самой болезни становятся главной «трудной задачей» в испытаниях А., и его усилия не проходят даром. Он достигает этапа вознаграждения, переживая небывалый экстатический опыт, к нему возвращаются положительные эмоции. На этот раз его деперсонализационно-дереализационные переживания окрашены не мраком смерти, а светом нового рождения. Мысленные и необычайно радостные видения того, что «вся Земля у него как на ладони, маленькая такая», семантически эквивалентны онейроидному выходу души посвящаемого в космическое пространство и мегаломаническому осознанию себя демиургом. Этот эпизод длится очень недолго, тем не менее он предваряет стойкую перемену в состоянии А.: появление регрессивной улыбчивости и таких же этологически регрессивных знаков большей доминантности в моторике.

Таким образом, проявления психических автоматизмов у этого больного ограничиваются псевдогаллюцинаторными псевдовоспоминаниями. Достоин внимания перманентно длящийся бред «намека». В его структуре нет отчетливого бреда особого отношения, но только опасения и подозрения в возможности такового и стремление развеять эти опасения; присутствует только поиск «подтекста» в речи окружающих, но не сам читаемый подтекст; нет бреда инсценировки, но все поведение пациента выстроено так, словно он выступил против целого «сговора» людей, общающихся с ним на туманном и очень неоднозначном языке. Остальной спектр бредовой патологии сливается, как мы видели, с симптомами менее глубокого регистра. Бред воздействия отсутствует; его замещают неразвернувшиеся в феномены «отнятия» и «вкладывания» негативные симптомы и симптомы соматопсихической деперсонализации, сенесталгии -все это в совокупности интерпретируется как следствие болезни, но, как понимает сам А-а, не «сделанной», а приобретенной.

- Читать далее "Параноидно-ипохондрический синдром. Деперсонализационные растройства"