Далеко восходит начало физиологического экспериментирования. Мы встречаем его уже у греков; Гален оставил нам немалое число примеров. Его опыты заключались преимущественно в удалении органов и в наблюдении за вытекающим из этого расстройством, дабы отсюда заключить о функции удаленного органа. Так, например, он перерезал нервы гортани и открыл их влияние на голос. Гален, а ранее его Эразистрат также уже знали, что укол между первым шейным позвонком и затылочной костью вызывает смерть, хотя они и приписывали ее в данном случае повреждению мозговых оболочек и т. д.

Позднее, опираясь на труды итальянских анатомов и особенно своего учителя Фабриция из Аквапенденте, Гарвей открывает кровообращение и изучает его механизм. Однако все еще имеют дело с органами. Лишь позднее—новый шаг вперед: разрабатывается топография нервной системы и определяется совокупность ее свойств; позднее различают нервы двух классов—двигательные нервы и нервы чувствительные,—обладающие совсем различными свойствами; наконец, различают чувствительные нервы различных родов в зависимости от выполняемых ими функций, например, нервы специфических органов чувств. В недавнее время, все более углубляя анализ, научились различать еще новые категории нервов, например, нервы сосудодвигательные и др.

Параллельным путем следует и анатомия. Начали с топографической анатомии и анатомии они сательной, которые рассматривают органы в их совокупности и по системам. Позже выступает общая анатомия, определяющая ткани, из которых состоят все органы; анализируя эти ткани, она открывает составляющие их органические элементы,—так, в конце концов, возникает гистология.

Так, от успеха к успеху, от анализа к анализу, анатомия и физиология дошли теперь до самих органических элементов. Таково современное положение науки. Поэтому в наши дни, чтобы не отставать от своей эпохи, следует при изучении любого явления восходить к тем органическим элементам, в которых оно протекает. В этом мы должны видеть конечный объект научной работы.

Так как все жизненные явления совершаются в элементах организма, то внешние агенты могут воздействовать на организм, лишь влияя на эти элементы. В них протекают все процессы физиологические, патологические, токсические или терапевтические, и эти действия находятся в связи со свойствами того или иного элемента, который их объясняет.

Но язык медицины сложился под влиянием совсем иных идей и в эпоху, когда уровень физиологических познаний был еще далек от концепции, подобной той, которая господствует теперь. Вот почему этот язык нередко выражает идеи, которые уже не соответствуют той точке зрения, с которой мы в настоящее время должны рассматривать явления организма.

Так, врачи обыкновенно говорят, что такое-то лечебное средство оказывает действие на такую-то болезнь или даже на некоторые симптомы болезни,— например, что хинин действует на лихорадку. Что же это может означать в физиологии? Да ровно ничего. Лихорадка есть некая сущность, которая поэтому сама по себе не может подвергнуться никакому действию.

Еще чаще говорится, что некоторые субстанции действуют на органические диатезы, па-пример, видоизменяют золотушные, туберкулезные, сифилитические и другие. В таком выражении нет научного содержания. Диатезы в . болезни не более как простые создания нашей мысли, слова, которыми мы объединяем совокупность некоторых явлений, одновременных или последовательных. По существу, реальна и поэтому способна подвергнуться воздействию лишь одна материя, в которой и происходят все внутренние явления. Таким образом, всякое лекарство может действовать только на элементы организма, а не на какую-либо имматериальную вещь.

Поэтому выражения: воздействовать на болезнь, видоизменить диатез—это одни слова. Можно, конечно, пользоваться ими ради удобства речи и потому что они вошли в обиход, но лишь при условии, если их правильно понимать и не забывать, что ими желают указать. Было бы большой опасностью принять их буквально и дать им ввести себя в заблуждение.

- Вернуться в оглавление раздела "Инфекционные болезни"