В нашей первой статье мы пытались дать представление об экспериментальной медицине и определили ее как медицину активную, т. е. такую, которая стремится изменить явления организма с целью излечения, тогда как медицина наблюдательная должна бы быть чисто выжидательной. Гиппократова медицина являет нам выжидательную медицину наблюдения; она была первой научной медициной.
Но экспериментальная медицина стремится теперь организоваться, потому что прогресс наук об организме уже позволяет это начать.

Попытаемся теперь очертить область экспериментальной медицины или, вернее, указать, каким должно быть ее поле деятельности.
Экспериментальная медицина неизбежно должна внести свое модифицирующее действие во внутренние среды организма. Древняя, или гиппократова, медицина признавала лишь влияние внешней окружающей среды, т. е. влияние воздуха, воды, места и т. д. Чтобы лечить больных, их, значит, следовало извлечь из этой среды и поставить в более благоприятные окружающие условия. Это то, что мы практикуем и теперь, посылая некоторых больных в новые места, где их болезненное состояние может улучшиться вследствие климата или под влиянием других местных условий.

Следовательно, древняя медицина уже понимала влияние среды, и в этом она была очень права, ибо, в конце концов, жизнь—это лишь отношение между организмом и средой.

Но этого рассуждения недостаточно, поскольку есть существа, которые прекрасно живут в некоторых окружающих их условиях, в которых другие чувствуют себя очень плохо или даже кончают гибелью. Космическая среда еще не все, и в медицине приходится принимать в соображение и нечто другое: внутреннюю среду. Из этого не следует, что экспериментальная медицина исключает представления античной медицины и что она не приписывает большого значения изучению внешней среды: она только объявляет такое изучение недостаточным и прибавляет к этому то, что наука приобрела своими исследованиями организмов.

Экспериментальная медицина, не отбрасывая совсем наблюдательной медицины, является, напротив того, ее продолжением и естественным развитием. Впрочем, иначе и не могло быть. Если наука сегодняшнего дня не представляла бы в своем продолжении науки прошлого, она не была бы истинной наукой, ибо наука подобна обширному зданию, верхние камни которого покоятся на нижних камнях и с необходимостью поддерживаются ими. Каждый из нас кладет свой камень поверх камня своего предшественника, и таким образом здание с каждым днем поднимается все выше и выше. Ведь у древних было не больше опыта, как это иной раз, пожалуй, думают, чем у нас. И не потому нужно считать иную теорию или идею лучшей, что она древняя. Наоборот, были бы ближе к истине, защищая мнение, противоположное этому распространенному предрассудку.

Опыт и высокая мудрость, которые мы обычно приписываем древним, являются просто результатом отдаленности, иллюзией, которую история, уточняя факты, опровергает на каждом шагу. На самом деле это мы—настоящие древние, как это сказал Паскаль, потому что мы вобрали опыт веков, а те, которых мы называем этим именем, представляют собой юность мира со всей неуверенностыог заблуждениями и слабостями, которые свойственны первым шагам научного человечества. Мы не скажем, что наука сегодняшнего дня подобна зрелому человеку, ибо наука не завершена. Но она, если хотите, подобна юноше, силы и знания которого с каждым днем расширяются. Странно, что слава мудрости и всеведения, приписываемая древним, представляет нам таковых всегда с почтенными лицами, длинной белой бородой, выражением серьезным и созерцательным, как если бы они выражали науку законченную и одряхлевшую.

Даже здесь, в живописи, украшающей потолок этого амфитеатра, вы видите Аристотеля и Гиппократа согбенными, так сказать, под тяжестью лет и науки. Если этим хотели олицетворить эмблему науки, то нужно было сделать наоборот, и вместо старцев нарисовать детей, едва начинающих лепетать.

- Вернуться в оглавление раздела "Инфекционные болезни"